Главный дирижер кемеровского театра оперетты никогда не отдыхает

О баловстве на сцене, женщинах - дирижерах и равнодушии оркестра и зрителя

Пожалуй, одной из самых таинственных и романтических фигур на сцене является дирижер. Не раскрывая себя, возвышаясь над публикой и оркестром, он одним взмахом руки подчиняет своей воле и музыку, и зрительный зал. Немного об этой магии мы решили узнать у Алексея Кириченко – музыкального руководителя и главного дирижера Музыкального театра Кузбасса им. А. Боброва.

О баловстве на сцене, женщинах - дирижерах и равнодушии оркестра и зрителя

– Алексей Олегович, вы относительно недавно стали главным дирижером Музтеатра. Что привело вас в Кемерово?

– Уже год я здесь в качестве музыкального руководителя и главного дирижера Музтеатра. Но с Кемеровом вот уже почти пять лет меня связывает творческий союз. Сначала я получил приглашение в филармонию в качестве дирижера симфонического оркестра на один концерт. После этого приглашения продолжились, и я четыре года вел в филармонии детские и студенческие концерты. Также были вечерние программы. Мне всегда нравилось работать с детской и молодежной публикой. Через четыре года обо мне, видимо, узнали, и, когда возник вопрос о главном дирижере Музыкального театра, мне поступило предложение.

– Будучи скрипачом, альтистом, почему вы стали еще и дирижером?

– Скучно стало, возникло желание расти, а не просто сидеть в оркестре. Но у меня в рабочем кабинете стоит инструмент, с которым я общаюсь каждый день: держу себя в исполнительской форме, в любой момент могу выйти на сцену и сыграть то или иное произведение, что называется, для себя. У меня есть такая потребность, мне это нужно. Я много лет потратил на исполнительское мастерство, с пяти лет начал заниматься музыкой. Сейчас мне 35, и жаль бросать.

– Учитывая, что вы можете показать, как нужно играть, ваш авторитет среди оркестрантов, должно быть, непререкаемый?

– Со мной трудно спорить. Конечно, духовой инструмент не возьму, но сыграю на струнных. Такие случаи были.

– Как выстраиваете отношения с оркестрантами?

– Я требовательный человек в профессии. Но между музыкантами и мной прежде всего человеческие отношения, потому что строятся они на взаимном уважении. Никогда себе не позволял, не позволяю и не позволю никого унизить. Прихожу в театр, готовый к работе на двести процентов, ведь чтобы на сцене оставалось сто процентов результата, нужно быть готовым на двести, а то и триста процентов. Выступление – стресс для любого человека, и все по-разному его переживают. Потому надо заниматься, партии брать и учить, поддерживать форму, как спортсменам. Это же абсолютная физика. Для струнника тем более важна гимнастика пальцев левой руки и филигранное владение смычком для правой руки, что требует постоянной отточки мастерства.

– Как наказываете за ошибки?

– Стараюсь дипломатично обходиться и призываю к совести. Например, на вчерашней репетиции я наизусть дирижировал весь новый спектакль полностью и в конце репетиции об этом объявил оркестру: «Ребята, у меня весь спектакль в голове, а вы играете по нотам. Нужно включить внимание, сконцентрироваться, тогда все будет получаться». Нужно доказывать своим примером, что ты подходишь к делу серьезно и по-другому быть не может.

– Артистов можете пожурить?

– Помучить – конечно, могу. Если какое-то место не получается, его нужно разобрать по костям, от медленного темпа привести к тому, который должен быть в итоге. Конечно, артистам тяжело, я понимаю. Перед ними много задач – спеть чисто, красивым звуком, танцевать во время пения, потом отыграть драматическую мизансцену, где проявить актерское мастерство. Но должен срабатывать фактор личной ответственности каждого. Когда он есть, работа идет легко, можно достигать новых творческих горизонтов. А когда режиссер, дирижер, балетмейстер во время работы вынуждены повторять десять раз одно и то же из-за чьей-то невнимательности, это оттягивает момент достижения цели. В то же время нужно понимать, когда мы чего-то достигаем, переходим на другой уровень, находясь на этом уровне, видим, что можно сделать еще лучше. И так постоянно. Лучшее – враг хорошего. 

– Бывает, что играете на публику?

– Я очень люблю время нахождения на сцене, чувствую себя совершенно свободно, как рыба в воде. Могу побаловаться на сцене, потому что я так чувствую. Но есть ситуации, когда это будет выглядеть лишним и несколько вычурным, приходится себя сдерживать. Концерт – это стресс, и солисты, и оркестранты волнуются. В этой ситуации я должен помочь им своим спокойным свободным настроем. В то же время это не заигрывание с публикой, а энергетический обмен.

– Сталкиваетесь с равнодушием оркестрантов и зрителей?

– Бывает. Оркестранты могут подумать: «Опять он нас будет мучить, как он нам надоел, все время требует от нас одно и то же». Если я требую одно и то же, сделайте раз и навсегда. Тогда требований либо не будет, либо будут другие. Дирижер хорошим не бывает, он всегда плохой: «Что он ко мне пристал? Что ему от меня надо? Почему ему не нравится, как я играю?» Конечно, есть некая рутинность, которая затягивает и от которой устаешь. Но к зрителям нужно относиться с благодарностью и улыбкой, отдавать себя полностью. Правда, есть категории зрителей, которые пришли в театр случайно: «надо сводить ребенка, посижу на концерте, посплю», «жене пригласительный дали, ладно, схожу». Но по отношению и к таким категориям зрителей можно ставить задачу для творческого коллектива – переубедить, что театральное искусство не скучно, от него можно получить удовольствие. Но самое главное – чтобы было интересно, нужно вызвать интерес зрителя качеством, звуком, легкостью исполнения.

– Уровень музыкальной культуры в городах, где есть филармония и театры, более высокий?

– Наличие филармонии – не всегда показатель развитой музыкальной культуры города. И нужно учитывать, что классическая музыка никогда не была объектом массового внимания: ей преданы один-два процента слушателей. Остальное пространство занимает эстрада. Когда на гастроли в город, где отсутствует филармония, приезжает симфонический коллектив, происходит оживление – я сам не раз был тому свидетелем. Люди идут на концерт с удовольствием, слушают, публика очень внимательная.

– Вы ощущаете некую миссию – скажем, воспитывать чувства и музыкальную культуру зрителей?

– Когда мы активно сотрудничали с филармонией, мне нравились молодежные и детские концерты. Мы создали открытое пространство для общения со студентами и школьниками. Сделали в концерте рубрику «Вопрос дирижеру». Ребята задавали множество вопросов. Из них мы составляли разные, порой даже шуточные варианты ответов. Например, как-то у меня спросили, почему я часть произведений дирижирую с палочкой, часть – без. Я ответил, что у палочки села батарейка, а вообще она с USB-портом и мр3-плеером. Подобные приемы оживляют интерес детей. Ну и работает чудо сарафанного радио: сначала было две трети зала, потом зал полный. У молодежи были другие вопросы, более обстоятельные: например, юноша спросил, с каким видом деятельности я мог бы сравнить свою профессию. Я честно ответил – с дорогим спортом, который все время требует больших вложений, поддержки формы. Для дирижера важно ездить на мастер-классы, конкурсы. А чтобы молодому специалисту поехать на значимый фестиваль или стажировку, нужно вложиться самому. Возможно, даже получить второе высшее образование, а оно недешево. Сейчас не то время, когда есть поддержка талантливых людей. Я не про себя говорю, а в целом об обстановке.

– Стремитесь ли вы формировать вкусы взрослого зрителя, например, планируя больше концертов оперной музыки?

– Мы отдаем предпочтение всем жанрам. Музыкальный театр готов и к постановке оперы.

– А не отпугнет ли опера массового зрителя?

– Сейчас идет подготовка к премьере «Графа Люксембурга». Имя Франса Легара всегда ассоциируется с опереттой. Но вместе с тем я не могу назвать «Графа Люксембурга» опереттой, потому что Легар к моменту написания этого произведения настолько вырос и окреп как композитор, что здесь смело можно говорить об оперной сложности музыки. Думаю, если бы нашелся заказчик оперы для Легара, он бы ее написал.

– А как работаете над «Графом Люксембургом», премьера которого состоится 25 апреля?

– Предложение его сделать поступило от режиссера Евгения Львовича Волиса. Он рассказал концепцию, свое видение постановки, ее стилистику, и мне это понравилось. Это не совсем обычный спектакль, несмотря на то, что материал классический. Как музыкальный руководитель я должен подготовить весь музыкальный пласт: это работа с оркестром, хором, солистами. Мой рабочий день строится таким образом: утром оркестровая репетиция по корректуре спектакля, днем спевки с солистами, может быть спевка с хором, вечером общая репетиция. А в пятнадцатиминутных перерывах между заездами (заезд – репетиция продолжительностью в 1 час 15 минут) ко мне подходят музыканты, задают вопросы, и каждому нужно ответить, что-то объяснить. Помимо музыкальных, есть репетиции с режиссером, прохождение мизансцен. Партитура спектакля – 500 листов, это большой объем музыки, и ее нужно разобрать, выучить, сводить для спевки с солистами и хором.

– Как учите спектакль, если помните его без нот?

– Беру и учу. Без инструмента. Я смотрю в ноты, вижу, кто из оркестрантов что должен играть, и слышу все внутренним слухом.

– То есть вы должны внутренним слухом услышать партию каждого из 47 оркестрантов, а также солистов?

– Партий меньше, но да, должен помнить партию каждого. В этом и состоит профессия дирижера – все слышать изначально внутри. И слышать, что кто-то умудряется не те ноты сыграть. Дирижер – это не только музыкальный творец, но и в чем-то надзиратель. Иначе нельзя. В дирижере должна быть строгость, несгибаемый стержень. Если музыкант слабый духом, он никогда не станет настоящим дирижером.

– Поэтому мало женщин-дирижеров?

– Сейчас их становится все больше, я уже бояться начинаю (улыбается). В Европе очень много женщин-дирижеров.

– Россия отстает?

– Похоже на то (смеется). Я знаком с несколькими девушками-дирижерами, и должен сказать, что они очень перспективны и талантливы в своей профессии. Думаю, у женщин-дирижеров есть преимущество: женщины могут себе больше позволить, чем мужчины, в работе.

– В чем отличие одного дирижера от другого, если иметь в виду, что каждый дирижер по-своему определяет драматургию текста?

– Все дирижеры разные по прочтению, по мануалу (мануальная дирижерская техника – специальные движения рук, передающие музыкально-образные представления дирижера. – Прим. авт.), кто-то с палочкой дирижирует, кто-то зубочисткой. Если европейские оркестры исполняют музыку Чайковского, они будут играть ее сквозь призму своего менталитета. Мы будем исполнять симфонии Брамса с элементом русского колорита. Я специально стажировался в разных школах дирижирования. Самый любимый мой дирижер – Юрий Темирканов. Есть такие произведения, где я могу руками полностью снять с него копию, сделать все так, как он. Это не зазорно, это правильно. Важно понимать, что дирижирование – не просто раз-два, раз-два-три-четыре, а необходимость ощущать, что вот здесь, на конце палочки, находится звуковая нить, которая все время тянется, и движение руки с палочкой (показывает) ведет звук. От этого и появляется пластика, движение, от этого и строится музыка. Мне повезло: в меня это заложили. Я проработал в разных оркестрах лет 20: в камерном, в оперном оркестре театра, потом 15 лет в Новосибирском симфоническом. Это колоссальный опыт, который мне помогает и за что я благодарен.

– Как вы отдыхаете?

– Я не отдыхаю вообще.

– Надо же откуда-то брать силы.

– По-разному (задумывается). Могу с ребенком на скейте покататься, развеяться. Сходить в бассейн. А просто сесть и ничего не делать – не интересно. Для меня сцена как наркотик. Когда этого нет, мне плохо, скучно. А когда я получаю эту дозу эндорфина, этих эмоций, выхожу со спектакля – и еще бы десять таких спектаклей! И я бы был счастлив.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №18 от 25 апреля 2018

Заголовок в газете: Главный дирижер кемеровского театра оперетты никогда не отдыхает

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру