Нормальный быт у черта на куличках
Два месяца на вахте, месяц дома. А в межвахтовом отпуске Дмитрий Лещенок подрабатывает таксистом.
– Когда же вы отдыхаете?
– А это и есть отдых, – не понимает он моего удивления. – Чего дома-то сидеть!
На свою первую вахту Дмитрий Петрович устроился в 2014 году, когда ему было сорок шесть.
По образованию горный электромеханик, но всю жизнь работал проходчиком: 15 лет на прокопьевской «Зиминке», потом в Талде Прокопьевского района (это еще не вахта: от дома час на шахтовом автобусе). В 2014 году, когда решил ездить в Воркуту, уже получал шахтерскую пенсию. Жена работает, сын взрослый и сам себя обеспечивает. Нельзя сказать, что вахта спасла семью от нищеты. И все-таки Дмитрий Лещенок пр изнает: сегодня ему не найти в Прокопьевске работу, где платили бы достойные деньги.
– Жена поначалу не хотела, чтобы я ехал к черту на кулички. Сейчас уже привыкла, – рассказывает горняк.
С первой вахты привез 100 тысяч рублей, плюс еще из суточных пять тысяч сумел отложить. На всех шахтах, где ему довелось работать за эти три с половиной года, горнякам обеспечивали нормальные условия труда, исправно платили и зарплаты, и суточные. Оплачивали билеты на поезда и самолеты в оба конца. Обеспечивали жильем (как правило, двухкомнатная квартира на четырех человек). При необходимости работодатель докупал мебель, а на Сахалине – даже обои.
– Быт нормальный, – рассказывает Дмитрий Петрович. – Микроволновка, холодильник. Все есть вплоть до стиральной машины.
В Прокопьевске Лещенок трудился простым проходчиком, а на шахту «Воркутинская» его приняли сразу горным мастером. По словам Дмитрия Петровича, счет прокопьевских горняков, работающих вахтовым методом, идет на тысячи. На самую первую вахту он отправился в составе целой бригады – тридцать семь человек. Некоторых отправили домой за пьянство. Еще несколько горняков не выдержали бытовых трудностей и уехали сами.
– Кто-то проще к этому относится, а кто-то не может без мамы, без жены. Вот приходит он с работы, а ему еще надо готовить, убирать. Привыкли под юбками жить около мамки, – иронизирует прокопчанин.
Но почти все, вместе с кем Лещенок приехал в Воркуту, продолжают работать на вахтах. Пятеро остались в Воркуте и устроились на шахту на постоянной основе.
– У них уже зарплата 90–100 тыс. руб. Гораздо выше, чем у вахтовиков, – объясняет Дмитрий.
– Почему вы не остались в Воркуте?
– Меня бы не взяли из-за возраста. Директор брал или тех, кто помоложе, или грамотных специалистов. На вахту устроиться проще, чем на постоянную работу.
Из Шахтерска в Шахтинск
Впервые приехав в Воркуту, Дмитрий Петрович попал на участок, который только начинал разрабатываться. Пока работа не вошла в нормальное русло, гендиректор доплачивал вахтовикам, чтобы на руки выходило хотя бы 50 тыс. руб. в месяц. Одна из следующих вахт оказалась для прокопчанина неудачной.
– Мы попали на породу 14 категории. Выше практически не бывает. Это почти гранит, – вспоминает Дмитрий Лещенок. – Проходили всего по три-четыре метра в месяц. Комбайны ломались. Рассчитывали зарабатывать в месяц тысяч 60-70, а получилось около 40. Наша зарплата зависит только от пройденных метров. У «шахтовых», работающих на постоянной основе, другая система оплаты труда.
– Не обидно?
– Обидно. У них плюсик по метрам чуть больше, чем у нас. Но им заплатят 100 тыс. руб., а нам – только 50. Конечно, и у вахтовиков может выйти хорошая зарплата – были бы метры. Хотя все так устроено, что никто не даст подрядчикам, вахтовикам заработать больше, чем шахтовым.
По словам Дмитрия Петровича, эта система действует и на шахтах других регионов, где он работал вахтовым методом. После Воркуты его бригаду перебросили в город Шахтерск на Сахалине. Жили на берегу Татарского пролива.
– Контора стала развиваться и открыла на Сахалине забой, – объясняет прокопчанин. – Мы там отработали полгода, но участок закрыли.
– Слышал, что на вахту в Воркуту стало ездить не выгодно.
– У меня там выходило от 40 до 110 тысяч руб. в месяц. Ребята, которые сейчас там работают, рассказывают, что получают 45 – 50, максимум 60. Но все равно туда многие ездят.
Казахстанские ходы
– Сейчас вы работаете в Казахстане от компании «Донбасс-Днепростой». Звучит неожиданно.
– Они хотят, чтобы деньги работали. На Сахалине не получилось, но у них есть забои в Воркуте, в Польше. И недавно организовали забой в Казахстане.
– Как работалось на первой казахстанской вахте?
– Там хозяин – индус. Лакшми Миттал его зовут. Живет в Англии. Выкупил в Казахстане несколько шахт. Он делает чрезмерный упор на технику безопасности: на каждый инструмент, на каждую тяпку должен быть документ. Вот, допустим, есть у тебя «тягалка» – на нее обязательно бумажка: какой вес она может поднимать, где ее разрешается использовать. Я на вахте по утрам, перед тем как спуститься в забой, этой «макулатурой» занимаюсь.
– Что можете сказать в целом об уровне жизни в Казахстане? Нищеты меньше, чем в России?
– Бомжей на улицах я там вообще не видел. Но сказать могу только о шахтерах. С одной стороны, там проще жить. Казахстанский проходчик, работающий на постоянной основе, в пересчете на рубли зарабатывает 50-55 тыс. руб. – такие же деньги, как у нас. Но у них цены на порядок ниже. Булка хлеба – 11 рублей. Продукты, вещи – все гораздо дешевле. С другой стороны, в Казахстане у шахтера нет досрочной пенсии. Сколько бы он ни отработал под землей, пенсию начинает получать только в шестьдесят три года. И там регрессные практически невозможно получить. Те, кто еще в состоянии работать, уезжают в Россию.
– И куда едут?
– Например, в Междуреченск на Распадскую.
– Получается идеальный вариант: получать шахтерскую пенсию в России, а работать в Казахстане?
– Горняк, с которым мы в Шахтинске жили по соседству, в мае поехал к дочери в Новосибирск, оформил российские гражданство и пенсию и вернулся в Шахтинск работать на ту же шахту. Свои ходы они находят.
– Сейчас работать легче, чем тридцать лет назад?
– В 80-х годах – все на себе. А теперь новые электронные комбайны с пультом, почти как у телевизора. Можно управлять комбайном, не подходя к нему вплотную.
– Работа в шахте – уже не экстрим?
– Мне отец говорил: «В шахте, как на подводной лодке. Спустишься, но можешь не подняться». Так было в 80-х годах, и так остается по сей день. Это все-таки не конфетная фабрика, где дышишь настоящим воздухом и смотришь на солнце.
– За те три с половиной года, что ездите на вахты, не пытались подыскать работу в Прокопьевске?
– В Прокопьевске из семнадцати шахт осталась только одна – имени Дзержинского. Зарплата там очень низкая. Там дорабатывают те, кому осталось до пенсии полтора-два года. Предпринимателям выгоднее добывать уголь на разрезах: несколько
БелАЗов, несколько экскаваторов…
– Как думаете, закрытие шахт в Прокопьевске – это закономерный процесс?
– Нет. Думаю, те, кто хотел открыть разрезы, просто проплатили. По всему Кузбассу так. Да и в казахстанском Шахтинске было двадцать шахт, а сейчас осталось только семь.
– А на разрезы в Прокопьевске, в Прокопьевском районе пытались устроиться?
– Пробовал, но уже по возрасту не подхожу. Там после 43–44 лет не берут.
– Благодаря вахтам вы много ездили по свету. Нет желания куда-нибудь переселиться, когда закончите работать?
– Я люблю свой город. Буду жить здесь до конца дней. Друзья уезжают – кто в Новосибирск, кто в Краснодар. Я не хочу.
Сейчас Дмитрий Петрович работает на казахстанской шахте. Не будет повышаться зарплата – найдет другое место. Новая работа, если придется ее искать, тоже будет вахтовой. Два месяца на вахте, месяц дома. Жить в таком ритме Дмитрий Лещенок уже привык.