Три судьбы объединил один город

Истории поволжских немцев, не по своей воле оказавшихся в Кузбассе

«Народ в пути» – так о нас говорят», – объясняют наши собеседницы. Двух женщин, о которых пойдет речь, в 1941-м депортировали в Новосибирскую область, а в конце 40-х они оказались в Кузбассе. Третья родилась уже в Прокопьевске. Друг с другом они познакомились в городском Центре немецкой культуры «Надежда», который в этом году отмечает двадцатилетие.

Истории поволжских немцев, не по своей воле оказавшихся в Кузбассе

ИЗ ПЕРЕДОВИКОВ В СПЕЦПОСЕЛЕНЦЫ

Нине Ивановне Веде в ноябре исполнится 91 год. Вообще-то ее фамилия должна быть Вейде, но выдававший документы одну букву пропустил – немецкие фамилии часто перевирали. Родилась Нина Ивановна в Саратовской области, в Республике Немцев Поволжья. Отец – председатель известного на всю страну передового колхоза-миллионника. Располагался он в пяти километрах от города Марксштадт. Ныне это город Маркс, а когда-то назывался Екатериненштадтом – в память об императрице Екатерине Великой, при которой на этих землях поселились выходцы из германских государств, пожелавшие стать колонистами. С 1920 года город носил имя немецкого идеолога социализма. А поволжские немцы стали уже не подданными императоров, а гражданами советского государства, вполне лояльно к этому государству относившимися. Однако большевики не только опасались «классовых врагов», но с подозрением относились к целым народам. В том числе и к немцам Поволжья. И четырнадцатый день рождения нашей собеседнице пришлось встречать в Западной Сибири. Началась Великая Оте- чественная. Сталин счел поволжских немцев пособниками Гитлера. На самом деле, если среди советских немцев и существовали тайные сторонники фюрера, то их удельный вес был не выше, чем среди любых других национальностей, проживавших на территории СССР, включая титульную. 

Но в 1941-м Автономную Республику ликвидировали, а Нину Ивановну, как и без малого миллион поволжских немцев, депортировали. Вместе с родственниками в вагоне-теплушке довезли до станции Чулым. А оттуда отправили в колхоз Сибиряк Новосибирской области.

– Учиться не разрешили, не пустили в школу. Как я плакала тогда! – вспоминает Нина Ивановна. – Нас сразу послали работать. Мне четырнадцать лет, остальные еще младше. Какие из них работники?!

Рассказывает, как трудились.

Нина Веде.

– Молотили зерно. Мы же детьми были. Двое крутили. Одна на ящике стояла. Четвертая подавала. А пятая засыпала зерно.

В сибирской деревне семью Нины Ивановны вместе с другими немцами поселили в нежилой дом, где когда-то находились ясли. В тесной комнатушке одиннадцать человек. Никакой мебели. Только печка. Спали прямо на полу.

Позже депортированные соорудили себе землянки. Получилась целая улица, состоящая из этих допотопных жилищ.

– Свою мы строили вдвоем с двенадцатилетним братом. Запрягали корову, пилили лес, привозили. Копали, укрепляли, – вспоминает Нина Ивановна.

– Как к депортированным относились местные жители? – спрашиваю.

– По-всякому, – отвечает. – Бывало, так избивали… Они не понимали, что мы другие немцы. Они же считали, что мы – это и есть фашисты, которые напали на Советский Союз.

Советская власть решила, что для народов, которых она безосновательно считала предателями, только переселения недостаточно. Мужчин и женщин отправляли в трудармию. К слову, в топонимике Кузбасса это нашло отражение – в Прокопьевском районе есть поселок Трудармейский. Трудармейцем стал и отец Нины Ивановны. Его разлучили с семьей. Бывший председатель передового колхоза теперь выполнял самую тяжелую и грязную работу. Трудился в Свердловской и Ульяновской областях, потом оказался в Украине. И Нина Ивановна не побоялась сбежать к отцу, хотя спецпоселенцам за такое грозил огромный тюремный срок. В 1949-м вместе с отцом приехала в Прокопьевск. Всю жизнь проработала техничкой. Свободно владеет двумя языками, но образование – шесть классов, которые успела окончить до депортации. После войны немцев неохотно принимали в учебные заведения. Хрущевская оттепель ослабила запреты, но Нина Ивановна, воспитывавшая детей, уже не смогла сменить профессию.

«ИНФОРМАТОР»-УБИЙЦА

На десять лет младше Нины Ивановны Тамара Вильгельмовна Шмидт. 20 марта ей исполнился 81 год. До революции ее предки обитали в большом доме на хуторе в Саратовской области. Большевики этот дом отобрали. Дедушка с бабушкой – Карл Иванович и Лидия Андреевна Кениг – тогда еще молодые, перебрались в Марксштадт, купили домик на берегу Волги. Уже взрослой Тамара Вильгельмовна приезжала в этот город. Видела домик, где прошли ее первые годы. Водяную мельницу, построенную прадедом, которого репрессировали в 37-м. В последний раз она ездила на родину 20 лет назад, но, насколько ей известно, мельница до сих пор действует.

Тамара Шмидт.

Отца Тамара Вильгельмовна не помнит, он оставил семью, когда девочка была совсем маленькой. Мать – Элла – снова вышла замуж. Второй супруг был русским, в 1941-м родился еще один ребенок. Когда вышел указ о депортации, у Эллы было право остаться. Бабушка Лидия Андреевна решила, что дочь должна этим правом воспользоваться.

– Бабушка и дедушка сказали: «Если начнут бомбить, тебе и с одном ребенком забот хватит».

А Тамара вместе с другими членами семьи отправилась в Сибирь, и с мамой увиделась только через восемнадцать лет.

– 28 августа 1941 года дали 24 часа на сборы, – вспоминает Тамара Вильгельмовна. – Привезли нас в Саратов, там посадили в вагоны для скота и целый месяц везли. Дед хорошо знал русский язык. Другие по-русски плохо говорили. Когда поезд стоял, дед подходил к охраннику: «Ты пусти нас хоть кипятка набрать, с нами маленькие дети».

Местом проживания семье определили деревню Малая Крутишка Сузунского района Новосибирской области.

– Там были пустые дома, в которые нас поселили. Местные выбежали, кричали: «О! Немцев с рогами привезли!».

Тамара Вильгельмовна рассказывает, что в этой глухой деревне именно поволжские немцы первыми стали выращивать тыкву – южную культуру. И сибиряки приходили посмотреть на их огороды, как в музей.

На вопрос, как вы там выживали, отвечает спокойно: «Как могли. Бабушка работала в поле, ей давали 200 граммов хлеба в день. Она сама не ела, мне приносила. Я уже вечером сижу, жду: сейчас баба хлебушка принесет».

Тамара Шмид в центре 40 е годы.

В колхозе трудились дети Карла Ивановича и сам глава семейства. Однажды к колхозникам приехал «информатор», начал читать газету. Указал на Карла Ивановича: «Вот таких можете убивать на каждом шагу, и ничего вам за это не будет». Дедушка возмутился: «Если есть такой указ, так ты вывеси его на всеобщее обозрение!». Рассвирепевший «информатор» со всей силой ударил «фашиста» ведром по голове. Председатель колхоза упросил пострадавшего не уходить домой: сенокос, рабочих рук не хватает. А через несколько дней из ушей и из носа пошла кровь. Карла Ивановича увезли в больницу, где спустя неделю он скончался. Случилось это в 1943 году.

В 1948-м семья перебралась в Прокопьевск к депортированному брату Карла Ивановича. Жили в Березовой роще. Тамара Вильгельмовна училась в школе №10, была старостой класса. С учительницей вышел конфликт. Дежурный по классу не вытер перед уроком доску, и преподавательница потребовала, чтобы это сделала староста. Девочка отказалась. Учительница затаила обиду, а позже сказала, что в седьмой класс гордую ученицу не переведет – «завалит» на экзаменах. Трудно сказать, сыграла здесь роль национальность Тамары Вильгельмовны или это было обыкновенное самодурство педагога. С несправедливостью и дискредитацией по национальному признаку пришлось столкнуться еще раз: ее не взяли на работу рассыльной в шахтостроительное управление. Узнав, что она немка, сказали: «Мы таких не берем!». Устроилась мотористкой на шахту. Вспоминает, что на работе ее не обижали. А в быту – нередко случалось. В детстве она больше дружила с немками. Рассказывает, что к ее ровесникам и ровесницам – депортированным немцам – их русские мужья и жены относились несправедливо.

– С русскими ребятами дружила – ничего с ними не получалось. Считали, что я хуже, чем они. Решила, что замуж выйду только за немца, чтобы меня никто фашисткой не обзывал. С будущим мужем – Шмидтом Карлом Евгеньевичем – познакомилась на шахте, он работал на погрузке.

После окончания войны депортированные немцы все равно должны были регулярно отмечаться в комендатуре по месту жительства. Даже на поездку в соседний город требовалось разрешение. Позже Тамара Шмидт могла вернуться к отчиму и матери, но уже обзавелась семьей. Власти обещали депортированным, что после победы им все вернут. Бабушка Тамары Вильгельмовны бережно хранила документы на дом, но когда объявили, что никаких изменений не будет, швырнула эти бумаги в печь.

В середине 90-х семья думала о переезде в Германию. Сына Тамары Вильгельмовны – прокопьевского художника-берестянщика Виктора Шмидта – приглашали в Германию работать. Но, по словам Тамары Вильгельмовны, там очень жесткие природоохранные законы. Срубить березу и взять бересту для туесов практически невозможно. К тому же Карл Евгеньевич уже серьезно болел. Переезд не состоялся.

КАКОЙ Я ВЕРЫ?

Мария Федоровна Чумаченко (в девичестве Кляйн) родилась в семье депортированных немцев в 1952 году. У новорожденной тоже был статус спецпоселенки (этот оскорбительный ярлык отменили только после смерти Сталина).

Мария Федоровна Чумаченко (в девичестве Кляйн).

– Моей маме, как и Нине Ивановне, было в 1941-м 14 лет, – рассказывает Мария Федоровна. – Всю жизнь она хотела быть врачом, но немцам не давали учиться, в институт не принимали. Отец работал на шахте в Прокопьевске, и мама туда устроилась. Тогда женщин еще брали на шахты. Она была газомерщицей, замеряла уровень метана –существовала такая специальность. Ей эта работа пришлась по душе, даже плакала, когда женщин из шахт вывели. Но устроилась в больницу, приблизившись к своей детской мечте. Конечно, работала простой санитаркой. И все равно ей нравился запах лекарств, белые одежды. Крахмалила халаты до конца своих дней.

Поделюсь наблюдением. Поволжские немцы, родившиеся до революции, как правило, плохо знали русский язык. Понимали его, но не всегда могли на нем говорить. Появившиеся на свет в 20-е – 30-е годы – двуязычны. А их дети и внуки говорят и пишут по-русски, немецкий для них – все равно что иностранный.

В этом плане Мария Федоровна, родившаяся несколько позже, все же принадлежит ко второму поколению. Родители уходили на работу, и она оставалась с бабушкой, которая, хоть и была неграмотной, знала наизусть много немецких сказок, которые рассказывала внучке. До шести лет Мария Федоровна по-русски почти не говорила. И, как и многие немцы Поволжья старшего поколения, осевшие в Прокопьевске, учила русский в Сибири.

В 60-70-е у советских немцев появляется больше возможностей. Сестра Марии Чумаченко окончила технический вуз в Новосибирске, работала по специальности. Исчезает этническая замкнутость поволжских немцев, обусловленная печальными причинами. Мария Федоровна вышла замуж за русского. Ее дочь – за татарина.

Религия – еще один фактор национальной идентичности. Мать Марии Чумаченко принадлежит к католической традиции, отец – к лютеранской. А дочь они покрестили в православной церкви: в Прокопьевске в те годы не было ни костела, ни молельного дома. Несколько лет назад Чумаченко спросила у пастора, кем же ей себя считать. Пастор ответил, что, раз мать католичка, то и дочь – той же веры.

– Только в 65 лет узнала, какой я веры, – шутит Мария Федоровна.

Но, конечно, важнее всего язык. Чумаченко не собиралась эмигрировать. Звуки родной речи ей дороги, как воспоминания о детстве. Поэтому и пришла в прокопьевский Центр немецкой культуры, открывшийся в 1998-м. А несколько лет назад его возглавила.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №13 от 21 марта 2018

Заголовок в газете: Три судьбы объединил один город

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру