– Анна Васильевна, кажется, что у вас легкий характер, но вы серьезно относитесь к своему возрасту? Балетная закалка этому способствует?
– Конечно, способствует. Я не буду говорить, что мне 80, если мне 90. К возрасту я отношусь серьезно, годы берут свое. И к делу, к работе всегда относилась серьезно, иначе себе не представляю. Это железная самодисциплина.
– Вы с самого детства были связаны с музыкой?
– Я маленькой часто плясала под гармонь – выступала перед рабочими завода. Папа у меня хорошо играл на гармони, был музыкальным человеком, я бы сказала, душа у него горела в музыке. А работал на вагоноремонтном заводе огранщиком. Он так здорово бил дробушки!!! И меня научил. Талантливые были у меня родители. Во многом они поспособствовали моей любви к танцу. Ой, как я дробушки делала!!! (Показывает выход.) Душа моя поет в танце! Все мое тело поет!
– Как бы вы определили – балет вас выбрал или вы выбрали балет?
– Как-то само собой случилось. У меня был, если так можно выразиться, внутренний темперамент. Я была очень музыкальна, хотя не училась в музыкальной школе. Сыграла свою роль и домашняя атмосфера, в которой я росла, творческая, теплая. У нас была необыкновенно дружная семья, все домашние любили петь и танцевать. Дома у нас всегда было весело, жили все в одной комнате, кухня на три хозяйки. Моя сестра Маша пела, я танцевала, папочке моему нравилось, когда я танцую, возможно, видел во мне задатки танцовщицы. Моя сестра жила в Новосибирске, была каскадной артисткой в Новосибирском театре – то есть и пела, и танцевала. А брат мой окончил Высшее морское училище в Одессе. Я участвовала в художественной самодеятельности. Всему училась сама – и как у палки стоять, и как держать спину, и как красиво провести руку (красиво проводит рукой полукруг). В кружке самодеятельности меня заметил балетмейстер Красноярского театра музыкальной комедии Валерий Незнамов, проводивший набор в кордебалет. Девушек из самодеятельности пригласили на просмотр. А меня комиссия взяла в театр оперетты без просмотра. Так вся жизнь моя и оказалась связанной с театром. Из кордебалета я перешла в солистки: стали давать маленькие рольки. Затем – в ведущие солистки уже театра оперетты Кузбасса. Видимо, увидели режиссеры во мне и актерский потенциал. Я же и в кордебалете выходила в образе, темпераментно, по-другому не могла, выкладывалась в танце. У меня все само собой получалось, естественно, хотя я не оканчивала хореографического училища, у меня нет профессионального балетного образования. Училась балету лишь в самодеятельности и непосредственно в работе, выполняя установки балетмейстеров в театре, сначала, естественно, в кордебалете. Но я работала с хорошими балетмейстерами. Стала балериной и совершенствовала природное дарование в театре, на сцене. И никогда не спорила с балетмейстером.
– Каковы были первые ощущения от театра? Было ли страшно выходить на сцену?
– Выходя на сцену, конечно, испытывала некоторое волнение, но все-таки основным чувством было нетерпение и жажда танцевать.
– Помните свою первую влюбленность? Ведь при таком обаянии у вас было много поклонников.
– Конечно! (Смеемся.) Влюблялись в меня! Все мои партнеры по сцене хотели на мне жениться! (Смеемся.) Молодость есть молодость. Так давно было!
– Как оказались в Кемерове?
– После войны артисты ансамбля оперетты всесоюзного гастрольно-концертного объединения, эвакуированного в Сибирь, вернулись в родные города. Оставшихся специалистов перевели в Иркутск, и Красноярский театр музыкальной комедии, где я работала, закрыли. Я также должна была ехать в Иркутский театр. Но Кемерово был ближе, и я оказалась здесь.
– Когда приехали в Кемерово и стали работать в театре оперетты, помните свои впечатления от первой встречи с Александром Бобровым?
– Я на него не заглядывалась, он же был старше меня на 12 лет. Вообще ни на кого никогда не смотрела. Мне некогда было. Я много занималась в балетном классе. А вот на меня все обращали внимание. И он обращал. Так незаметно и соединились. В такой любви и вся жизнь моя прошла.
– Рождение ребенка для балерины – серьезное испытание, это трудности в работе. Как вы с ними справлялись?
– Я танцевала, даже будучи на четвертом месяце беременности: живота еще не видно. Из одной кулисы бежала в другую в испанском танце. Организм справлялся с нагрузками в танце даже при беременности.
– А были ли сложности, когда нужно было и работать, и ухаживать за маленьким ребенком?
– Конечно! Мишеньку привозила в коляске в театр, когда не с кем было оставить. А бывало, что просила соседей приглядеть за ребенком, сама прибегу в театр, отведу номер – и домой!
– А в семейных отношениях ощущали конкуренцию за внимание – вы ведущая солистка, ваш супруг – любимец публики, народный артист?
– Когда я находилась с ним рядом, на меня больше обращали внимание, чем на него (смеемся). Я всегда была одета очень хорошо. Я и сейчас не терплю неаккуратности.
– Ревновали супруга к поклонницам? Или он ревновал вас?
– Нет! Это работа. Такая роль. Танцуем вместе чардаш – я прыгаю к партнеру на колени, все это страстно, с чувством – как же иначе? Я же не могу вести себя, как палка.Ведь эмоции моей героини должен почувствовать зритель, почувствовать то, как моя героиня относится к герою. В целом дружелюбно относились друг к другу, к партнерам. А на поклонниц мужа никогда не обращала внимания.
– Вы всегда элегантны. Как удавалось и удается так великолепно выглядеть на сцене и в жизни?
– В целом сценический костюм – это видение художника по костюмам, я не вносила, конечно, существенных изменений, если только могла подправить некую незначительную деталь – розу, например, приколоть к плечу. Опять же нужно учитывать, чтобы этот пусть даже мелкий элемент костюма не помешал в танце, не открепился. А вот при исполнении салонного номера с кавалером (или с двумя кавалерами) позволителен другой костюм – с большим количеством украшений. В одном из номеров, например, у меня на плечах был даже лисий воротник, но это не мешало исполнению танца и ведению роли. Помню, один из балетмейстеров привез юбку из редкого материала тарлатана (его не нужно было крахмалить, он держал форму). Она надевается под юбку, скажем, с оборкой или под легкий костюм. А платья, прочие наряды для повседневной носки я шила также в театре у портних, они уже знали мерки. Наши костюмеры помогали мне в выборе нарядов. Ткани брали обычные, те, что продавали в магазинах. Но, я вам скажу, было такое, что некоторые дамы переходили на мою сторону улицы – разглядеть, как я одета (смеемся). Возможно, я и отличалась от других женщин походкой, я всегда иду с расправленными плечами (выпрямляет мне плечи плавным касанием рук). Между лопаток должна быть канавка – посмотрите (я легонько касаюсь ее спины – и впрямь канавка). И так все время! Я очень много занималась у станка. Помимо того что нужно было репетировать танец, я обязательно приходила в балетный класс. Мои коллеги уходили домой, а я оставалась.
– Было ли у вас особое отношение к диете?
– Я всегда ограничивала прием пищи. Всегда следила, чтобы не располнеть, быть подтянутой. Всю жизнь – самоконтроль.
– Вы служили и балериной, и актрисой. Вам было интереснее отображать свою героиню в танце или на драматической сцене?
– Когда главный режиссер Театра для детей и молодежи Ирина Латынникова пригласила меня, поначалу перестраиваться было довольно сложно, но, вероятно, получалось, раз режиссер находила возможным давать мне роли. Я же не могла знать о себе все плюсы и минусы – на это есть режиссер, художник, они видят лучше со стороны. Мне кажется, что у меня все роли шли органично.
– Скучаете по балету?
– Сейчас, пожалуй, нет. Смотрю по телевизору. Сразу вижу, кто как танцует: как ставится корпус, идет рука.
– Что сейчас вас вдохновляет?
– Приезд внучек. Они далеко от меня. Младшая пишет стихи, рисует, пробует себя в творчестве. Также музыка вдохновляет. Я все слушаю. Классику с большим удовольствием. Сразу вспоминаю, как танцевала характерные танцы. Хожу в Дом актера, в Театр для детей и молодежи, смотрю премьеры – это тоже любопытно.
– Преодоление боли – неотъемлемая часть профессии балерины. Как вы относитесь к боли – физической и душевной?
– Как-то упала во время спектакля. В центре сцены находилась довольно высокая декорация, и я должна была с нее спрыг-нуть. Мои партнеры, выходя из разных кулис, должны были меня подхватывать. Но не успели. Я подвернула ногу, но свою партию в спектакле довела до конца. Потом щиколотка опухла, пришлось лечить… А что касается душевной боли… Может быть, просто отойти от этого? Физически отойти от того человека, который причинил вам боль. Все просто. А вообще, все люди для меня хорошие. Я очень люблю людей. Человек, который со мной разговаривает, видимо, чувствует мое отношение к жизни, к людям. И я собеседника чувствую. Не могу обидеть человека. Для меня это страшно.
– Вспоминаю ваших героинь в спектаклях Театра для детей и молодежи – вам удавалось передать им твердость характера и силу воли только лишь одной пластикой – всегда прямая спина.
– Мое внутреннее состояние соответствовало тому, которое нужно было для моей героини. И даже когда я в спектакле в крохотной роли без слов просто выходила с коробкой, всегда спина была прямая. Согнутая – никогда!!!
Возвращаясь под проливным дождем домой, я вдруг поймала себя на мысли, что улыбаюсь. И держу спину.
