– Владимир Моисеевич, в одном из интервью вы сказали, что привыкли иметь дело с хорошей драматургией. Хорошая драматургия легко превращается в хорошую музыку?
– Да, верно, я предпочитаю работать с хорошей драматургией. Более того, хорошая драматургия, на мой взгляд, – необходимое условие работы в жанре мюзикла. Можно сказать, что я «испорчен» потрясающим советским театром 70-80 годов прошлого века. В мою молодость мы ходили на постановки Товстоногова, Владимирова; на Таганку, в театр им. Моссовета, мы смотрели шедевры. Именно там закладывалось понимание того, что такое театральная драматургия. Я приступаю к работе над новым материалом лишь при условии, что мне интересна сама история и то, как она изложена драматургом. Тогда могу надеяться, что смогу создать материал, который заинтересует режиссёра и артистов, а они, в свою очередь, талантливо разовьют мои идеи и донесут их до зрителей. Тогда в цепочке «автор – артист – зритель» не потеряется ни одно звено, история сложится, спектакль получится. Если же я буду писать «с холодным носом», ничего не произойдет. Я так писать не могу – не получается. Я перфекционист, часто пишу несколько вариантов одного номера, и пока итоговая версия меня не устроит, я номер не заканчиваю. Также беру пример со своих старших товарищей: учился отношению к работе у Марка Самойлова, знаю, что Музыкальный театр Кузбасса много сотрудничал с этим замечательным композитором. Вот он как раз к драматургии относился невероятно внимательно и придавал ей наиважнейшую роль в создании мюзикла! Впрочем, в спектакле, перефразируя Чехова, все должно быть прекрасно: и музыка, и драматургия, и актёрские работы, и качество постановочной команды во главе с режиссёром. В этом смысле я очень доволен постановкой «Призрак Замка Кентервиль» в вашем театре. Талантливому и изобретательному режиссёру Михаилу Сабелеву удалось объединить всех участников проекта и создать очень цельный, одновременно глубокий и при этом лёгкий спектакль, с большим юмором, с потрясающими актёрскими ролями, с великолепными художественными и световыми решениями. Я первый раз работаю с вашим коллективом и был потрясён высочайшим уровнем вашего хора во главе с Ниной Степановой, балета Евгении Жарких и оркестра под управлением Татьяны Терещенко.
– Когда вы работаете как автор, тяготит ли авторитет такого драматурга, как Уайльд, например? Нужно ли, чтобы автор чувствовал себя наравне или рядом с подобными величинами?
– Сложный вопрос. На мой взгляд, в творчестве нет «полковников» и «рядовых». При работе над материалом мюзикла «Призрак замка Кентервиль» я сотрудничал с маститым соавтором – драматургом, либреттистом Вячеславом Михайловичем Вербиным, который работал с Георгием Товстоноговым над спектаклем «Смерть Тарелкина». Но в партнерстве, как и он сам мне сказал, авторы – это семья. Это была моя первая работа в жанре мюзикла, поэтому я очень трепетно прислушивался к советам Славы (он с первой встречи заставил меня перейти на «ты», хотя старше меня на 21 год, иначе, как он говорил, «у нас ничего не получится»). Но при этом нужно всегда отстаивать своё видение: «раболепие» в творчестве никогда не приводит к хорошим результатам. Творчество должно быть свободным. Если ты чувствуешь правду, то надо ее добиваться, объяснять, спорить с автором текста, даже если он большой авторитет. Все-таки в музыкальном театре композитор – и я к этому пришел, как и мои коллеги-композиторы, – главный человек. Именно он «переплавляет» драматургию, отношения и интонации героев в музыку и несет за это ответственность. Невозможно сделать одновременно и драматический спектакль, и музыкальный. Работая в одном жанре, следует отказаться от приемов и элементов другого, как в скульптуре – убрать лишнее. Композитор должен воплотить свои идеи и идти в этом до конца. Я не сразу это понял. Сейчас, если что-то делаю, то стараюсь «стоять у руля».
– Один из ваших соавторов, Евгений Муравьев, сказал, что когда автор пишет тексты, то выражает себя. Когда вам приносят тексты, в которых выражено «я» поэта, как вы, композитор, работаете с этим материалом? Выражаете ли себя в музыке?
– Женя Муравьев – мой соавтор, очень талантливый и многогранный, с которым мы написали очень много проектов. С каждым соавтором работа выстраивается по-разному, нет общих лекал. Женя прав: он выражает себя, но в процессе работы текстовый материал корректируется, видоизменяется, часто дописывается. Женя всегда идёт мне навстречу, благодаря чему работа становится плодотворной и очень востребована театрами. Я благодарен ему за понимание. Музыка придает тексту форму, и на любой текст можно написать множество различных по характеру и стилю вариантов музыки. Поэтому в каком-то смысле композитор через музыку выражает свое отношение и к первоисточнику, и к тексту соавтора. Более того, он закладывает многие «кирпичики» музыкальной режиссуры: в этой сцене будет петь хор, в другой сольная ария героя, в третьей много бэков (подпевок), что, естественно, приведет к появлению на сцене ансамбля а возможно, и балета, иногда куплеты перемежаются репликами, но музыка (инструментальная, на фоне) продолжается и т.д. Каждый музыкальный номер я пытаюсь сделать, используя какой-либо театральный прием, представляя, что здесь может сделать артист, придумывая, что происходит между персонажами музыкальной сцены: здесь героиня обольщает героя, а тут ревнует, где-то подруги ссорятся из-за кавалера, а через минуту объединятся против общей угрозы в лице будущей свекрови, уже не важно чьей! Я предпочитаю писать не просто песню, а музыкальный номер или даже музыкальную сцену.
– А режиссер прочитает вашу сцену по-своему.
– Да, бывает, смотрю спектакль и вижу, что режиссёр «не увидел» моих предложений или проигнорировал их. Но, в целом мне везет. Многие мои мюзиклы уже поставлены более десяти раз, это долгосрочные проекты. Если уж совсем что-то не устраивает в режиссерской трактовке, можно деликатно сказать, посоветовать, но грань здесь очень тонка. Все-таки если режиссера стреножить, он ничего не сделает. Талантливые режиссеры чувствуют идеи автора и прислушиваются к ним. На мой взгляд, талант всегда рядом со вкусом. Большие мастера в наше время – Товстоногов, Владимиров, Фоменко, Акимов, Гончаров, Плучек – шли от автора. Более того, автор во время репетиции присутствовал в зале, мог высказать свое отношение к происходящему. На мой взгляд, это правильно. У Мравинского на репетициях сидел Шостакович, и дирижер спрашивал у композитора, все ли правильно, а автор корректировал и темп, и ритм, и баланс, если нужно. Сейчас другое время. Режиссер весьма вольно обращается с задумками автора, полагая, что он-то из этого материала сделает конфетку! Конечно, подобный подход вызывает у автора растерянность. Но я убеждён, что с каждым режиссёром можно договориться. Особенно с тем, кто привык не только говорить и «самовыражаться» сам, но и чутко слышать автора.
– Есть ли у вас критерии отбора режиссеров, театров?
– Критерии, конечно, есть, но готов и рискнуть, то есть довериться новой для меня команде. Да и вполне доверяю чужому вкусу, наоборот, часто делаю после удачного спектакля какие-то поправки в материал. Впрочем, думаю, хорошо бы при обсуждении кандидатур будущей творческой команды спектакля поинтересоваться мнением композитора, спросить его совета. Ведь я и мои коллеги имеем большой опыт, авторы – люди тонкие, прекрасно чувствуют жанр, ощущают настроение зрительного зала. Я иду от зрителя, вижу, где спектакль «просел», понимаю недочеты и беру их на заметку. Есть авторы, которые считают, что до их произведения зритель должен дорасти, поэтому пишут в стол. Согласен, что серьезные произведения можно так писать, но не мюзиклы. Не потому, что это несерьезные произведения. Эти сценические проекты – мюзиклы, оперетты – должны быть рассчитаны на зрительское восприятие «здесь и сейчас»! Хорошие режиссеры находят середину: и чтобы зритель пришёл, и чтобы было не пустое действо, чтобы присутствовала магия искусства, да и критиков порадовать. Но режиссёры появляются только тогда, когда свой выбор сделают театры. И в этой связи я не могу не вспомнить про Кима Александровича Брейтбурга и Владимира Иосифовича Юдельсона, благодаря которым этот проект вообще состоялся. За последние месяцы человеческая дружба с Кимом – это для меня большое событие, просто открытие года. Я лишний раз убедился, что за большим успехом человека всегда стоят огромные знания и опыт, большой труд и искренняя преданность делу, в которое вкладываешь всё время и душу.
– Искусство способно сделать человека лучше?
– Я согласен с великим Эдуардом Артемьевым, замечательным нашим композитором, который сказал, что нет, не способно. Возможно, только лишь на эти два часа, которые зритель в зале. На два часа жизни он «мой». Но это много! Самая большая радость, когда видишь, что зритель себе не принадлежит, он весь там, на сцене. И в этот момент ощущаешь невероятное счастье: тебе удалось увидеть его душу, оживить его детские или романтические затаенные мечты. Зритель за этим сюда приходит. Мы же понемногу «умираем» не только телом, но и душой. Театр существует, чтобы оживлять душу, передавать эмоции. Глаза зрителя – это детские глаза. Это потрясающе! Как эту детскость не утерять – вот самая сложная задача, стоящая перед художником. Наверное, нужно с самого раннего детства лелеять и оберегать эту человеческую потребность в прекрасном и духовной красоте. Кстати, недавно предложил «Кентервиль» и Донецкому театру оперы и балета. С 2014 года в Донецке поставлены (конечно, безвозмездно) и с большим успехом идут по сегодняшний день уже три моих мюзикла. Это детские мюзиклы «Кошка, которая гуляет сама по себе» (в ТЮЗе Макеевки), «Двенадцать месяцев» и «Алиса в стране чудес» в оперном театре. И я очень рад, что могу подарить хотя бы на два часа донецким детям праздник и радость.
– Может, на два часа люди взрослые становятся детьми, но потом возвращаются в сегодняшний страшный мир. Мюзикл «Призрак замка Кентервиль» стал настолько актуальным, когда особенно остро воспринимается фраза из спектакля «Лучше бы Америка никогда не была открыта».
– Уайльд – самый ироничный писатель «всех времён и народов». Он более ста лет назад уловил опасность будущей глобализации и стандартизации и с большим юмором, очень карикатурно и изобретательно изобразил носителей этих идей, американцев, в этом искромётном рассказе. Но, мне кажется, дело людей искусства, и я в этом убежден, – находить со всеми общий язык. Мы должны думать о будущем. Хорошее произведение живет долго потому, что его идея меняется в контексте времени. Вячеслав Вербин писал пьесу «Призрак замка Кентервиль» в перестроечные 90-е, тогда она звучала по-другому. Сейчас, после окончания пандемии, которая унесла столько жертв, встал другой вопрос – уход эры Кентервилей, потрясающих людей, золотого века советской эпохи. Важно, что в спектакле молодежь не забывает традиции, перенимает эстафету «Кентервилей», не давая угаснуть надежде и любви.
