«Я в политике не силен…»
Искал участников забастовки, которые готовы поделиться воспоминаниями, через прокопьевский профсоюз угольщиков. Звонил туда дважды. Там обещали перезвонить, но так этого и не сделали. Знакомые посоветовали встретиться с ветеранами-физкультурниками из городского клуба любителей бега «Уголек». Председатель клуба Виктор Асянов пригласил в гости.
Виктор Григорьевич проработал на шахте Зенковской 37 лет, до самого ее закрытия. Освоил несколько шахтовых специальностей. В 1989-м был горным мастером.
Беседуем на кухне. В блюдцах – смородина и малина, выращенные председателем. На стене – полсотни медалей за участие и победы в забегах. По телевизору – программа о ЗОЖ. Хозяин убавляет звук, и я задаю вопросы не про спорт.
– Читал, что в конце восьмидесятых уровень жизни шахтеров резко снизился. Но хочу услышать от вас, что было в тот период.
– Что было? Ужас был. Зарплаты задерживали на два-три месяца.
– Правда ли, что по советским меркам шахтеры получали огромные зарплаты?
– Нет. Вроде бы тяжелая шахтерская работа, но мастер смены получал тогда 200 – 220 рублей. Кто работал в забое, те 300. Если план выполнит – 400. Но план далеко не всегда выполнять удавалось, это не только от людей зависело.
– Еще читал, что шахтеры в конце 80-х плохо питались, что мяса было не достать.
– Дефицит, очереди. По талонам все было. Выручали свои огороды. Жили экономно, но на тормозки продукты можно было взять.
– Повод к забастовке – отсутствие мыла у междуреченских шахтеров?
– Наверное. Нам мыло выдавали, но редко. Обмылки до последнего не выбрасывали.
Виктор Григорьевич немногословен. Шахта Зенковская, где он работал, в период стачки не останавливалась полностью. Асянов объясняет, что в шахте нельзя прекращать вентилирование и откачку воды. Кроме того, продолжали добывать уголь для котельных. Часть горняков шла на площадь, а часть отправлялась в забой. На площадь Виктор Асянов приходил всего пару раз, но требования забастовочного комитета поддерживал, голосовал за них на собраниях.
– Лично вы верили, что забастовка принесет результаты, или «все побежали, и я побежал»?
– Сначала-то не очень верил. Конечно, как все – так и я. Но видел, как живу сам, как живут другие шахтеры. И не только в Прокопьевске, но и в других городах. Считал, что нужно их поддержать.
– Не думаете, что шахтеров обманули, использовали для достижения политических целей?
– Я не знаю. Все равно стало лучше. На нас обратили внимание. Зарплату подняли, отпуска увеличили, улучшили снабжение.
– Насколько помню, Прокопьевск вяло отреагировал на путч августа 1991 года и ГКЧП. А ведь прошло всего два года с шахтерских забастовок, когда город бурлил.
– ГКЧП – это же всё в Москве, а мы – провинция. У нас всё спокойно. Мы просто смотрели телевизор: что будет, то и будет. Может быть, начальство и хорошо знало, что в Москве происходит, а мы были плохо информированы и не очень понимали, что там творится.
– В середине нулевых в качестве журналиста пытался поговорить с шахтерами. Они отказывались: «Не можем ничего сказать, иначе с работы выгонят». Когда и почему произошел этот перелом?
– Всегда трудно идти против власти. Лично меня и в 89 году никто ни о чем не спрашивал. Наверное, в 89-м время другое было…
– Сейчас в Прокопьевске действует только одна шахта – имени Дзержинского…
– Да, у меня сын там работает. Говорят, еще год-полтора, и она закроется. Никто не скажет, что это хорошо. Когда шахты были, город процветал. Сейчас молодежи некуда идти работать.
– Закрытие шахт – закономерный процесс?
– Думаю, они еще могли работать. Это те шахты, где пласты кончились, можно было закрывать, а на Зенковской начали новый горизонт разрабатывать и все равно ее закрыли. До этого закрыли Коксовую, и шахтеры Коксовой, которые к нам пришли, удивлялись: «Там еще столько пластов можно было отрабатывать!».
«Мы трудностей не испытывали»
Председатель «Уголька» предложил подойти на субботнюю тренировку и поговорить с другими ветеранами. Я воспользовался приглашением.
Ильдар Мухутдинов согласился прервать разминку и ответь на вопросы. Считает, что горняков, выдвигавших бытовые требования в 1989-м, политики использовали в своих интересах. Ильдар Мухарамович работал тогда диспетчером на шахте Тырганская.
– Забастовочный комитет у нас на Тырганской в последнюю очередь организовался, – рассказывает он. – Приехали шахтеры с других шахт и не пустили наших в забой, поставили под свои флаги и увели.
К разговору подключился еще один ветеран, пришедший на пробежку:
– На площадь ходили те, которые не нужны были в шахте, а которые добросовестные – в шахте продолжали работать. А которые горлопаны – те на забастовке.
Попросил собеседника представиться, но он категорически отказался, сославшись на то, что у его детей могут потом возникнуть проблемы на работе. Сообщил лишь, что в 1989 году тоже работал на Зиминке. Буду называть его Николаем Петровичем.
– Вы негативно относитесь к забастовочному движению? – уточняю у Николая Петровича.
– Естественно. Из-за забастовок абрамовичи сейчас яхты покупают, а народ лапу сосет. Кто потом возил шахтеров в Москву касками стучать?
– И кто возил?
– А я не знаю. Мы работали, а кого-то собрали и повезли в Москву.
– А вы поддерживали требования забастовочного комитета? – спрашиваю Ильдара Мухутдинова.
– Черт его знает… Не до этого было. С нас все равно план спрашивали наверху.
– Каковы, на ваш взгляд, причины забастовки? – продолжаю расспрашивать Мухутдинова.
– У нас шахта была примерная. Мы бытовых трудностей не испытывали.
– С мылом не было проблем?
– Ничего такого. У нас отлично, нормально все было. Работали, зарплата достойная шла. Откуда эта забастовка взялась? Или кто-то подтолкнул…
– Какие-то результаты были у забастовки?
– Отпуск стал длиннее на месяц.
– Зарплата не увеличилась?
– Нет.
– А снабжение?
– На том же уровне. Нас и до забастовки не бросали.
Оба собеседника настроены скептически и, пожалуй, агрессивно. Говорят, что про забастовку все давно написано, и явно тяготятся разговором. Все же решаюсь спросить, что они думают о сегодняшних экологических митингах против деятельности разрезов. Отвечают, что рекультивация не проводится, что хозяева разрезов превращают выработки в лунные ландшафты, что отвалы «как вулканы дымятся» и отравляют воздух не только прокопчанам и киселевчанам.
– Митинговать против таких варварских способов хозяйствования есть смысл?
– Нет. Наверху должны законы приниматься, – считает Ильдар Мухарамович.
– Сейчас митинговать бесполезно, – со злым смешком говорит Николай Петрович. – Все хозяева разрезов не здесь, в Москве. При открытой добыче берутся верхние слои. Конечно, это легче, чем в шахте, в забое уголь добывать.
«Просто отложенный кризис»
Еще с одним ветераном поговорил, когда пробежка закончилась. Геннадий Лесов пришел на шахту Зенковскую в 1966 году электрослесарем. Позже окончил институт. В 1989-м работал на этой шахте заместителем главного инженера по технике безопасности. Он тоже говорит, что в Прокопьевске мыло у горняков было.
– Поддержали забастовавших междуреченцев из чувства солидарности, и, наверное потому, что уровень жизни отставал от общеевропейского и общемирового, – рассуждает Геннадий Петрович.
– Как отнеслись к забастовке, когда она началась? Считаете себя участником рабочего движения?
– В то время даже милиция не препятствовала бастовавшим, – вспоминает Геннадий Лесов, – и все руководящие работники предприятий и администрация молчаливо их поддерживали. Получается, мы были соучастниками рабочего движения.
– Как считаете сегодня: зря тогда бастовали?
– Нельзя сказать, что зря. Случившееся – результат накопившихся проблем, тех условий, которые привели к застою. Какой-то выход недовольства должен был быть.
Поинтересовался, действительно ли активисты рабочего движения принуждали, как об этом рассказывал Мухутдинов, к участию в забастовке тех, кто был настроен не столь решительно. Лесов уточнил: не принуждали, а агитировали.
Геннадий Петрович считает, что прокопьевские шахты закрылись по экономическим причинам: без господдержки буровзрывной способ угледобычи нерентабелен. По его словам, закрытие шахт не связано ни с забастовками, ни с лоббированием чьих-то интересов.
– Шахты неизбежно должны были закрыться. Государство их поддерживало, сколько могло. Это был просто отложенный кризис, – объясняет Геннадий Лесов. – А сейчас пришли частные собственники, они вкладывают деньги и хотят получить результат. Поэтому открываются разрезы.
– Протестное движение против угольных разрезов – тоже инициатива снизу. Это движение чем-то похоже на забастовку 1989 года?
– Нет, что вы. Это сугубо экологическое движение, – уверен Геннадий Петрович. – Кузбасс изрыли, атмосферу отравляют. Наши города попадают в списки самых загрязненных.
Геннадий Лесов тоже удивлялся, зачем сегодня вспоминать шахтерские забастовки. Он думает, что эта форма гражданского протеста уже выполнила свою функцию и сегодня не актуальна. Только в самом конце беседы председатель клуба Виктор Асянов, слушавший нашу с Геннадием Петровичем беседу, высказал другое мнение
– Расшевелить-то людей надо было. На Западе-то как: чуть что – сразу все на улицы выходят, на забастовку. Все равно мы опыт какой-то получили положительный.
Каждый из собеседников – не только шахтер, но и спортсмен со стажем – обижался на меня за то, что я не задавал вопросы про физкультурное движение, а на город – что клубу «Уголек» в этом году не разрешили выставить свою команду на прокопьевскую Спартакиаду бюджетных организаций. 
Несмотря ни на что, «Уголек» проведет в Прокопьевске традиционный открытый забег, посвященный Дню шахтера. К соревнованию допускаются и дети, и взрослые. Последние пробегут полумарафонскую дистанцию. Начало 18 августа в 11-00. Старт от кинотеатра «Орбита» у Аллеи героев. Приходите. Забег – не забастовка.
