Недрессированный талант
Имя прокопьевского примитивиста Ивана Селиванова могло бы стать кузбасским брендом. Но этого не случилось. В уходящем году юбилей живописца прошел почти незаметно. В Новокузнецке состоялась его персональная выставка и научно-практическая конференция, посвященная творчеству Ивана Егоровича. Кажется, на этом и все. Насколько мне известно, в самом Прокопьевске никаких мероприятий, приуроченных к 110-летию, не было.
А во второй половине 1980-х годов о Селиванове много писали и даже снимали фильмы. Его имя знал каждый прокопьевский школьник. Учителя показывали репродукции работ знаменитого земляка. Мне, тогдашнему школьнику, в память врезалась «собака с человеческими глазами». Вспоминая эту работу уже взрослым, определил Селиванова как «стихийного буддиста» (как бывают «стихийные анархисты»). Нарисуй такую картину профессиональный художник, она выглядела бы нарочитой. Но Селиванов писал, как видел. Притворяться не умел.
Почему в Кузбассе имя Селиванова сегодня не на слуху? Может быть, в 1980-е его поторопились назвать выдающимся художником? В 1990-м, через год после смерти Селиванова, вышла книга о нем московского искусствоведа Нины Катаевой «И была жизнь…». Катаева цитирует живописца Бориса Отарова, работавшего в Заочном народном университете искусств (ЗНУИ), где учился и прокопьевский наивнист: «Самые талантливые, кого нам удалось выявить и выпестовать, – Иван Селиванов, Павел Леонов, Сергей Степанов, Эльфида Мильте, Елена Волкова». Не принципиально, что список талантливых воспитанников открывает именно Селиванов. Важно, что он попал в «шорт-лист», ведь художников из народа, которых курировал ЗНУИ, были сотни.
Селиванов получил признание и на международном уровне. Его работы выставлялись в Берлине, Бонне, Праге, Токио, Нью-Йорке; удостоены трех Гран-при на Международных выставках в Париже. Имя Селиванова включено во «Всемирную энциклопедию наивного искусства», изданную в Лондоне и Белграде в 1984 году.
В Прокопьевск Селиванов приехал в 1940-х и именно в этот период всерьез увлекся живописью и поступил в народный университет. Благодаря педагогам ЗНУИ в 50-е годы работы прокопчанина начинают выставляться. Если Селиванов учился живописи, можно ли говорить о нем как о самородке и самоучке? Как писала Нина Катаева и как сегодня рассказывают прокопьевские художники Виктор Самошкин и Олег Комаров, Иван Егорович получал задания и рекомендации от столичных педагогов, но далеко не всем советам следовал и в живописи шел своим путем. Именно на это и делали ставку педагоги-кураторы ЗНУИ. Один из них, Юрий Аксенов, на упрек: «Вы никого не учите» отвечал: «Мы никого не дрессируем».
Фрик из избушки
Столичным искусствоведам он был известен лучше, чем кузбассовцам и прокопчанам. Селиванов недолюбливал начальников, и большинство «ответственных работников» его на дух не переносило. Городские и областные газеты о Селиванове иногда писали. После одной такой публикации журналиста вызвали «на ковер»: партийному чиновнику кто-то донес, что Иван Егорович якобы пишет иконы. Сегодняшние ханжи все как один православные, а тогдашние руководители-коммунисты не жаловали все, связанное с религией.
Во время недавней беседы с Олегом Комаровым и Виктором Самошкиным поинтересовался, был ли Селиванов верующим. Виктор Иванович уверен, что Селиванова можно считать православным. Олег Дмитриевич с коллегой не согласен:
– Он мог верить во что угодно. Его мировоззрение ближе к дохристианскому, языческому. Мог и крепкое словцо употребить, и выпить, и без порток ходить.
Селиванов жил в избушке, обнесенной высоким забором. В молодости много странствовал в поисках работы, но, осев в Прокопьевске, даже в кузбасские города выезжал редко, а за пределы Кузбасса, кажется, вообще не выбирался (педагоги и столичные знаменитости иногда приезжали к нему). Магазинную еду не признавал, за исключением хлеба. Питался плодами со своего огорода – картошка, морковка, бобы. Мало с кем общался. Невысокого роста (всего метр сорок девять), с крестьянской бородой, одет не по моде. Окружающие видели в нем чудака, или, как сказали бы сегодня, фрика. О Селиванове Олег Комаров впервые услышал в 1960-е от отца: «Прихожу на рынок, а там один чудаковатый товарищ необычные картинки рисует и продает»! В 1970-е художник-примитивист приходил в художественную школу, где работал Олег Дмитриевич.
– Его рисовал преподаватель Николай Кальпидис, рисовали ученики. Он был очень колоритный – в картузе, с бородой. Казалось бы, его просто нарисовать. Но одни глаза чего стоили! – рассказывает Комаров.
Про взгляд Селиванова вспоминает и Виктор Самошкин, несколько раз писавший Селиванова:
– Он сморит на тебя, как будто спрашивает: «Можно ли тебе доверять? Не обманешь ли ты меня?»
Причины для такого недоверия были. Как минимум дважды Ивана Егоровича обвиняли не то в воровстве, не то в ненадлежащем исполнении служебных обязанностей. Обвиняли напрасно. Но последствия для художника могли быть самыми серьезными. А уже на склоне лет Селиванов одолжил крупную сумму молодой женщине. Иван Егорович всегда жалел, что жизнь не дала ему возможности учиться. И расчетливая мошенница убедила его, что деньги нужны ей для получения образования. Когда обман раскрылся, художник обратился в милицию. Хотел, чтобы долг возвратили если не ему, то государству. Но деньги аферистка так и не вернула.
Домашних животных и птиц он понимал лучше, чем людей. Кажется, безгранично доверял Селиванов только одному человеку – супруге Варваре Илларионовне. Хотя, судя по воспоминаниям знакомых примитивиста и его дневникам, была она эдакой «женой Сократа». Увлечение мужа живописью не одобряла и вообще была не лилейного нрава. Это видно и по портретам Варвары кисти Селиванова. Но она любила Ивана Егоровича, иначе бы не смогла столько лет прожить с этим чудаком и аскетом. Овдовев, Селиванов затосковал. В этот период он пишет одну из самых известных картин – «Кот на снегу».
Примитивист как сюрреалист
Преподаватели ЗНУИ посоветовали Ивану Егоровичу написать воспоминания. Собственно мемуаров не получилось. Записи Селиванова фресочны, фрагментарны. Он легко перескакивает из современности во времена своей молодости; из яви в сны. Художник-примитивист пишет, как сценарист сюрреалистических фильмов. К записям Селиванова применимы современные термины «поток сознания» и «эго-текст» (текст не обязательно о себе, но – для себя). Сказывается мифологическое мышление Ивана Егоровича. Дневники перекликаются со сказками и былинами. Он пишет, например, о сковородке, из которой работники едят уху, а уха все не кончается. Почти скатерть-самобранка. Часто голодавший в юности, художник записывает свои сны про хлеб. Иногда дневники напоминают прозу Андрея Платонова. Селиванов, давно живущий в городе, мыслит, как деревенский, впервые увидевший урбанистические чудеса. Заводские станки называет «механизмами», а водителя мотоцикла «машинистом».
Кроме сказочно-сюрреалистического пласта, в его дневниках много наивных, но подкупающих искренностью сентенций: размышления о счастье, труде, любви. И даже о современном ему общественном строе: «Коммунизм ерунда, когда слова расходятся с делами». Крайне резко пишет о начальниках всех мастей, называя их «кикоморами», но конкретные имена упоминает редко.
В селивановских записях, опубликованных в упомянутой выше книге Нины Катаевой, много живого и непосредственного. Но они все-таки отредактированы. Олег Комаров рассказывает, что первооткрывателем Селиванова-литератора была директор прокопьевской художественной школы Галина Лозненко. Иван Егорович принес несколько общих тетрадей-дневников, и Галина Макаровна отдала их перепечатывать секретарю – молоденькой девушке.
– Она печатает, и время от времени: «Хи-хи-хи…». Там попадались нецензурные выражения, – вспоминает Олег Дмитриевич.
Для Селиванова не существовало разделения на высокое и низкое. Насколько мне известно, в первозданном виде дневники до сих пор не опубликованы.
Виктор Самошкин предполагает, что из-за невысокого роста и субтильного телосложения Селиванов с детства был белой вороной. По словам Виктора Ивановича, именно из такого типа людей чаще всего получаются либо маньяки, либо гении.
– Если общество не принимает человека, он вынужден жить обособленно, – рассуждает Самошкин. – Поэтому люди и уходят в личную философию.
В Красноярске существует фонд Андрея Поздеева. Поинтересовался у Виктора Самошкина, почему в Прокопьевске нет фонда Селиванова. Виктор Иванович ответил, что сделать это невозможно. Все свои работы Иван Егорович отсылал московским кураторам, и сейчас живопись и рисунки знаменитого примитивиста разошлись по всему свету. Зато Селиванов – единственный кузбасский художник, увековеченный в бронзе. Малая скульптура установлена рядом с прокопьевским КВЦ «Вернисаж». Идею придумали прокопьевские художники и мариинец Юрий Михайлов. Слепили макет из пластилина, сфотографировали и отправили уроженцу Новокузнецка, а ныне известному московскому скульптору Олегу Ершову.
– Не в обиду другим, это, пожалуй, лучшая скульптура в Прокопьевске. Удивительно, как Олег Ершов почувствовал образ! – подчеркивает директор КВЦ «Вернисаж» Олег Комаров. – Даже сапоги нашел той эпохи. Только глаза у бронзового Селиванова подобрее. Если посмотреть на фотографию, на которую мы ориентировались, – там взгляд пронизывающий.